08:42 О «Реквиеме» Анны Ахматовой | |
В рамках мероприятий, посвященных Году литературы в России, в Государственной Думе состоялась лекция Заслуженного учителя Российской Федерации Елены Абелюк «О «Реквиеме» Анны Ахматовой». Е.Абелюк предложила необычный опыт прочтения поэмы, который случился в 1987 году, вскоре после первой публикации поэмы в СССР, на занятиях литературоведческого кружка при Дворце пионеров. В те годы печаталось много неизвестных ранее произведений, но не было «литературы вокруг». Работу с текстами приходилось начинать с чистого листа, вести исследования самому, но это оказалось захватывающе, открывались по-настоящему интересные вещи. Даже сам круг использованных источников оказывался показательным для истории и культуры тех лет. Даты создания ахматовского «Реквиема», 1935 – 1940 годы, достаточно условны, работа была, скорее всего, начата раньше. Изначально это были отдельные отрывки, цикл лирических стихотворений, замысел объединить их в поэму с целостным сюжетом возник позже. Но и 1940 год тоже не был окончательным. Записные книжки А.Ахматовой хранят следы работы над этими стихотворениями и в 50-е, и в начале 60-ых годов. Позже поэма получила эпиграф – четверостишие из написанного в 1961 году стихотворения и датированное 1957 годом прозаическое предисловие. Но в целом, заметила Е.Абелюк, с датами у А.Ахматовой связано немало загадок – часто повторяются одни и те же числа, и поэтесса наполняет их особым содержанием. В начале шестидесятых А.Ахматова начала надиктовывать сложившийся текст, даже отправляла его в «Новый мир», но опубликована поэма не была, так как для тех лет слишком «перехлёстывала». Более двадцати лет «Реквием» распространялся в самиздатовских списках, выходил несколько раз в зарубежных изданиях. В СССР поэма впервые была напечатана в 1987 году в журнале «Знамя». Е.Абелюк обратила внимание, что если печатные издания, как российские, так и зарубежные воспроизводят название по-русски, то для самиздата характерен латинский вариант Requiem. А.Ахматова в своих черновиках тоже писала по-латыни, и это было для неё принципиально важно. Само название Requiem вызывает в памяти заупокойную католическую мессу, и возникает естественный вопрос: связан ли текст ахматовского «Реквиема» с текстом церковной службы? Интерес, который А.Ахматова проявляла в 40-ых годах к творчеству Моцарта, отмечен многими, и текст моцартовского «Реквиема» был ей, скорее всего, хорошо известен... Переклички двух текстов действительно обнаружились. По палитре скорбно-трагических настроений оба текста тоже близки, но есть и серьезные отличия. Если в католическом «Реквиеме» за частью «Распятие» следует часть «Воскресение», то у А.Ахматовой такого нет. В «Посвящении» возникают ассоциации с библейскими разрушенными, проклятыми «одичалыми» городами. Подобное восприятие сегодняшнего дня как конца света вообще было свойственно поэзии начала XX века, и в ахматовских стихах это проявляется особенно ярко. Также начинается перекличка и с русской классической литературой – цитата из пушкинского «Послания декабристам». Цитата нарочито закавычена, и невольно встает вопрос, в том же смысле она приведена или наполнена иным значением? И действительно, если у Пушкина «любовь и дружество» преодолевают все препятствия, то у А.Ахматовой – «каторжные норы и смертельная тоска». Появляется характерная для А.Ахматовой звукопись: «вЕЕт вЕтер свЕжий» - «ключей постылый скрежет да шаги тяжелые солдат». И здесь же звучит идущая через все творчество А.Ахматовой тема надежды. «Посвящение» как будто собирает те мотивы, которые потом пройдут через всю поэму. В первой части у поэмы резко меняется лирическая героиня - появляется средневековая русская женщина. Образ «стрелецкой жёнки» характерен для русского фольклора. Она - женщина из народа, её горе – это народное горе. Не случайно, что когда поэма была опубликована, сразу заговорили о её народности, а в самиздатовские времена она нередко воспринималась как фольклорный текст. Далее возникают другие, пронизанные фольклорными мотивами образы. Это и «тихий Дон» - совсем не тихая в реальности река, в народных песнях часто связанная со слезами, и превращающийся в живое существо месяц, который в стихах А.Ахматовой часто становится и свидетелем, и участником событий, нередко – зловещей фигурой. Появляется ещё один характерный для А.Ахматовой мотив – раздвоение лирической героини. Образ двойника, тени, постоянно встречается в её поэзии. Привязанность к этому мотиву литературоведы объясняют тем, что А.Ахматова прожила такую долгую и непростую жизнь, осознавая при этом необходимость быть свидетелем всех происходящих вокруг событий, что ей стало казаться, будто она прежняя – это не она, а какой-то другой человек. Не она страдает, и не она радуется. Возникающее дальше противопоставление каменного и живого тоже свойственно как А.Ахматовой, так и русской поэзии в целом, в которой каменное связывается с тяжестью, с испытанием. В ахматовском «Реквиеме» это «каменное» разрешится в эпилоге образом памятника, который у поэтессы наполнится новым содержанием – это памятник страданиям современников, за которым угадывается фигура плакальщицы. В эпилоге «Реквиема» особенно важна вторая часть. Здесь снова предстает во всем своём мастерстве ахматовская звукопись. В поэме названо много звуков, а в эпилоге они ещё описаны. В какой-то момент стихи начинают звучать как колокол, этот звон нарастает, усиливается, превращается в набат - и неожиданно обрывается. Возникает отдаление – и временное, и пространственное. Трагическое уходит. Сливаются эпос и лирика. Анна Ахматова Реквием Нет! и не под чуждым небосводом И не под защитой чуждых крыл, — Я была тогда с моим народом, Там, где мой народ, к несчастью, был. 1961 ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то «опознал» меня. Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда в жизни не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом): – А это вы можете описать? И я сказала: – Могу. Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом. 1 апреля 1957 г., Ленинград ПОСВЯЩЕНИЕ Перед этим горем гнутся горы, Не течет великая река, Но крепки тюремные затворы, А за ними «каторжные норы» И смертельная тоска. Для кого-то веет ветер свежий, Для кого-то нежится закат — Мы не знаем, мы повсюду те же, Слышим лишь ключей постылый скрежет Да шаги тяжелые солдат. Подымались как к обедне ранней, По столице одичалой шли, Там встречались, мертвых бездыханней, Солнце ниже, и Нева туманней, А надежда все поет вдали. Приговор… И сразу слезы хлынут, Ото всех уже отделена, Словно с болью жизнь из сердца вынут, Словно грубо навзничь опрокинут, Но идет… Шатается… Одна. Где теперь невольные подруги Двух моих осатанелых лет? Что им чудится в сибирской вьюге, Что мерещится им в лунном круге? Им я шлю прощальный мой привет. Март 1940 ВСТУПЛЕНИЕ Это было, когда улыбался Только мертвый, спокойствию рад. И ненужным привеском качался Возле тюрем своих Ленинград. И когда, обезумев от муки, Шли уже осужденных полки, И короткую песню разлуки Паровозные пели гудки, Звезды смерти стояли над нами, И безвинная корчилась Русь Под кровавыми сапогами И под шинами черных марусь. 1 Уводили тебя на рассвете, За тобой, как на выносе, шла, В темной горнице плакали дети, У божницы свеча оплыла. На губах твоих холод иконки, Смертный пот на челе… Не забыть! Буду я, как стрелецкие женки, Под кремлевскими башнями выть. Осень 1935, Москва 2 Тихо льется тихий Дон, Желтый месяц входит в дом. Входит в шапке набекрень. Видит желтый месяц тень. Эта женщина больна, Эта женщина одна. Муж в могиле, сын в тюрьме, Помолитесь обо мне. 3 Нет, это не я, это кто-то другой страдает, Я бы так не могла, а то, что случилось, Пусть черные сукна покроют, И пусть унесут фонари… Ночь. 1939 4 Показать бы тебе, насмешнице И любимице всех друзей, Царскосельской веселой грешнице, Что случится с жизнью твоей — Как трехсотая, с передачею, Под Крестами будешь стоять И своею слезой горячею Новогодний лед прожигать. Там тюремный тополь качается, И ни звука – а сколько там Неповинных жизней кончается… 1938 5 Семнадцать месяцев кричу, Зову тебя домой, Кидалась в ноги палачу, Ты сын и ужас мой. Все перепуталось навек, И мне не разобрать Теперь, кто зверь, кто человек, И долго ль казни ждать. И только пышные цветы, И звон кадильный, и следы Куда-то в никуда. И прямо мне в глаза глядит И скорой гибелью грозит Огромная звезда. 1939 6 Легкие летят недели. Что случилось, не пойму, Как тебе, сынок, в тюрьму Ночи белые глядели, Как они опять глядят Ястребиным жарким оком, О твоем кресте высоком И о смерти говорят. Весна 1939 7 ПРИГОВОР И упало каменное слово На мою еще живую грудь. Ничего, ведь я была готова, Справлюсь с этим как-нибудь. У меня сегодня много дела: Надо память до конца убить, Надо, чтоб душа окаменела, Надо снова научиться жить. А не то… Горячий шелест лета Словно праздник за моим окном. Я давно предчувствовала этот Светлый день и опустелый дом. 22 июня 1939 Фото: duma.gov.ru | |
|
Всего комментариев: 0 | |
|
|